дева

дева

Дева Луны. Мифы и легенды Японии.

Весна начиналась на морском сберегаю Суруга. Нежная зелень оживляла заросли бамбука. Розовое облако неслышно спустилось с неба на ветви зацветавших вишен. Сосновые леса струили вешний благовоние. Тихо было на сберегаю, лишь море рокотало. Чуть слышные звуки докатывались издали. Быть может, то была песнь шумящей воды, быть может - гул пробудившегося ветра, быть может - напев плывущих облаков. Небывалая, изнеженная музыка то углублялась, то стихала, и звуки напоминали на гул морского прибоя; тихо, неприметно все близилась и близилась музыка. Из-за маковки горы Фудзияма заметно было снежно-белое облако, падавшее за землю. Ближе и задушевнее достигала музыка. И скоропостижно задушевный, безупречный голос запел песню, какая вся дышала миром и спокойствием месячного сияния. Белое, перистое облако неслось к морскому сберегаю. Одно минутка покоилось оно на взморье и затем растаяло... ?, ...У моря стояла юная барышня в сверкающем одеянии. В ручках она хранила сердцевидный инструмент, и в то времена чисто персты ее притрагивались струны, она заливалась небесную песнь. На ней было одеяние из перьев - снежное без цельной отметинки, чисто перси дикого лебедя. Юная дева глазела в отдаленное озеро. Затем она направилась к сосновому лесу, обрамлявшему морской экономил. Птицы порхали вокруг нее. Они садились ей на рамена и прислонялись своими мягкими головками к ее щекам. Она теплично проглаживала их, и галочки, осчастливленные, отлетали от нее. Юная дева повесила свое одеяние на ветви сосны и пошла окунуться в море. Был полдень; один-одинехонек рыбарь присел под сосной обедать. Внезапно отметил он ослепительно снежное одеяние. - Быть может, это дарование творцов! - промолвил рыбарь Гай-Руко, подходя к нему. А платье было этакое ароматичное, этакое тепличное, что он робел и дотронуться до него, - однако, в капуте капутов, все же его совлек. Перья на нем были ошеломительно сотканы, и нежные, изогнутые крылья украшали его на плечах. «Снесу-ка я его домой, - пораздумал рыбарь, - и счастье побывает нас». Но в это времена юная дева вернулась с моря. Рыбак не слышал гула ее шагов, покуда она не стала перед ним. И скоропостижно раздался ее тепличный голос: - Одеяние относится мне! Отдай его мне, прошу тебя! Рыбак стоял молчаливо, чисто грохотом потрясенный, потому отроду еще не лицезрел он таковского грациозного создания. Она грезилась не от мира сего. И промолвил он: - Как твое имя, сказочно отменная дева? И откуда ты? Тогда она отвечала: - Ах, я одна из юных подевав, кои прислуживают луне. Я представляю с миролюбивым известием к океану. И я шепнула ему на ухо об отливе и сейчас должна опять-таки вернуться на небосклон. - Я вожделел бы посмотреть, чисто ты пляшешь, прежде чем ты улетишь отсюда! - Отдай мне одеяние из перьев, и я протанцую небесный пляска! Рыбак стал было противиться: - Танцуй, - заявлял он, - тогда я тебе отдам одеяние. Вся сверкающая, юная дева гневно воскликнула: - Злые духи унесут тебя в свое царство, если ты будешь колебаться в словах богини! Без моего одеяния я не могу отплясывать. Каждое перышко на нем - это подарок небесной галочки. Их пассия, их вера треплют меня по воздуху. И когда она произнесла эти слова, рыбарь застыдился и сказал: - Я попал против совести, извини меня!.. - и подал ей одеяние, и Дева Луны облеклась в него. И вознеслась она от земли, тронула струны и запела. Чисты и неописуемо отличны были звуки ее пения. То была ее прощальная песня с землею и морем. Когда она кончила ее, то заиграла развеселую, с трелями, песенку и стала отплясывать. Мгновениями она слегка прикасалась поверхности быстроного пенящегося моря, затем своею маленькой ножкой - маковки сосны вышиной до поднебесья. А затем проносилась мимо рыбака и усмехалась, когда трава-мурава шуршала под ее ногами; она летала по воздуху вокруг деревьев, между бамбуковой зарослью, и под ветвями цветущей вишни. И музыка не умолкала, и, не переставая, плясала дева, а Гай-Руко любовался ею, полный изумления и восхищения, потому что ему сдавалось, что это грезится дивно-прекрасный греза... Но скоропостижно развеселая музыка смолкла. И пляска прошел. И тогда запела барышня о месячном свете и о тишине повечера. И в то же времена она кружила по воздуху, сначала - тихо, впоследствии все борзее и борзее, и поплыла она вон оттуда над лесами к дальним горестям. Музыка еще звучала в ушах рыболова, а дева уносилась все отдаленнее и отдаленнее. Гай-Руко глядел ей вдогон, покуда еще можно было распознать ее снежно-белую фигуру. Но вихрь все еще доказывал нехитрые звуки песни, покуда они - один-одинехонек за прочим - не затихли вовсе. А рыбарь опять-таки был один-одинехонек, один-одинехонек с плеском моря и благоуханием сосен.


Похожие записи:

Последнии записи

Популярные записи

Hosted by uCoz